(no subject)

И тогда он пошел на юг, и он шел семь дней,
пересохший воздух трескался от жары,
и земля в морщинах, и небо горело над ней,
и барханами длинными весь горизонт изрыт.
Он спросил у юга, где в этом мире Бог,
он просил отпустить его в зодиакальный круг,
мол, он слаб и устал, а на свете столько дорог,
он молился, колен не склонив, не сложивши рук,
только дюны песка расстилались на мили вокруг,
и тогда он пошел и навеки покинул юг.

Он пошел на восток. Он шел четырнадцать дней,
то пешком, то верхом, то забившись в вонючий трюм,
на востоке реки раздумчивей и синей,
небосвод спокоен, всевидящ, почти угрюм.
Он спросил у востока, есть ли на свете зло
(и добро), он на берег моря, зажмурясь, лег.
На востоке так тихо - слыхать, как идет весло
у далекой рыбацкой лодки; молчал восток.
Он сказал кому-то - ну что же ты, добрый бог,
он привстал, и пошел, и навеки покинул восток.

Он, конечно, пошел на запад. И долго шел -
он протер сандалии, дальше шел босиком.
Запад вычерчен словно отточенным карандашом,
колокольный звон, и в горле усталый ком.
Там, на западе, можно смешаться с большой толпой
и молиться, не выходя из этой толпы,
и он брел по дорогам, один, как будто слепой,
натыкаясь на придорожные на столбы.
Он спросил у запада, как же ему любить,
если он не знает, есть ли в мире любовь,
но летела в глаза ему пыль от чужих копыт,
и шумел у пристани странствия злой прибой.

Он пошел на север. И шел уже до конца.
Он упал на колени в пыль и молил - пусти,
и не видел, как катятся слезы с его лица,
и сминал травинки высохшие в горсти.
Там, на севере, тонкие травы и небеса,
и осенний снег летел, заметая путь.
Полукружие желтого солнечного колеса
иногда пробивалось, чтоб на него взглянуть.
Он глядел в прожилки на желтом сухом листе,
отпусти, говорил, я волком от всех побегу.
И тогда пожалел его север, не знавший стен,
и сказал - учись же волчьему языку.

И он брел по дороге в большую снежную степь,
и была чернота в следах его на снегу.

(no subject)

Я поняла, к чему был сон про треугольный плавник. Он был к тому, что я ни фига не пишу концепт на Тайный Город, и за это меня схарчит кто-то из товарищей по мастерению, ума не приложу кто, но, видимо, все-таки Акула.
Вот зацените, кто в соционике разбирается: есть три взрослых мужика от тридцати и старше, всех трех зовут Андреями, все три структурные логики - Дон Кихот, Макс и Жуков.
И я. Тоже белый логик. Только двадцать лет и дурочка-раздолбайка. Ыыыы. И я даже не Андрей, до чего обидно.
И вместе мы делаем игру, а я втыкаю в монитор и не могу записать сто раз обсуждаемое.
Ничо, у второго Дон Кихота дела примерно так же обстоят. Это, наверное, тимное.
Да, а вообще, мы Тайный Город делаем, осенью, правда-правда. Мне тоже интересно, что из этого получится.

Нельзя забывать

Дорогие друзья. Макс Щербаков абсолютно правильно, жалко - под замком, написал, что не нужно себя обманывать. Мы не создали никакое государство в государстве. Если мы собираемся такой ниибаца талантливой толпой в пятьсот человек и пишем такие ниибаца талантливые мьюзиклы (понятные и смешные только нам - таким ниибаца интеллектуальным), то это вовсе не значит, что реальная жизнь не стоит за дверью с ножом и в героиновой ломке. Эта тварь восемьдесят девятого года рождения. Оно вполне может дожить до выхода из тюрьмы. Посему сожгите ваши ухоженные гитарки на "пентагоне" и учитесь стрелять на поражение.