alonso_kexano

Внутренний скиталец - это та самая дыра в груди, куда толкают что ни попадя. ( Вот эта )

У некоторых она остается пустой, и они всю жизни бегут себе, издавая прикольный свистящий звук, это и есть настоящие скитальцы. У них не складывается с женщинами, хотя они бывают женаты по несколько раз, в карьере они хватаются то за один, то за другой проект, и часто считаются очень крутыми специалистами, но на Ламборджини и виллу в Каннах не зарабатывают никогда.
Потому что благополучие - то, что убивает скитальцев.
Они бывают поэтами, они бывают программистами, автостопщиками, крутыми менеджерами, они бывают чертовски разными. Ты бежишь вверх по горочке, против ветра, и вот преодолеваешь все препятствия, вуаля - островок благополучия.
Некоторые тонут в нем, перестают быть скитальцами.
Некоторые берут новые высоты, если есть куда бежать, еще вверх, и с каждым разом это сложнее.
Но большинство бегут дальше - новые горки, новые островки, и нигде не задерживаться. Потому что когда ты стоишь на месте, ноет твоя дыра в груди. И настолько проще бывает бросить все, чего только что добился (сам добился, с нуля, а никто не верил) и переехать в другой город с одним рюкзаком вещей, чтобы добиваться всего заново.
Дыра в груди - это болезнь. А вы думали.

Воспоминания стираются. Рано или поздно, если их не перебирать постоянно, не колупать раны, ты забываешь, как чувствовал, что чувствовал, и как любил.

...Однажды мы шли по парку Горького с человеком, которого я очень любила (или думала, что любила - уже не помню). Он тогда сказал:
- Если мы с тобой расстанемся, я тебя забуду. Забуду, как мы здесь ходили, как целовались, наши разговоры забуду. Совсем.
Я тогда была совсем двадцатилетней, совсем влюбленной и была уверена, что если мы и расстанемся - то только затем, чтобы трагически любить друг друга на расстоянии. Всю жизнь. Поэтому уточнила:
- Совсем все? А как?
- Я заставлю себя забыть, чтобы не было больно, - сказал он. - Не все. Вот этот твой взгляд, лисий, искоса и снизу - не смогу забыть. И улыбку - когда ты не иронизируешь, а по-настоящему улыбаешься.
Я тогда не поверила.
А сейчас я не помню, любила я его или нет. Как чувствовала свою любовь, почему не ушла ни в первый, ни в восьмой раз - как? что меня удерживало? - не помню, какого оттенка были его глаза, не помню роста и осанки. Помню несколько разговоров, и еще как сухо и жарко было тем летом, и как я отпаивала его горячим травяным чаем, а зной звенел, и воздух был прозрачным от сухости, и на вокзале все время уныло играло "Прощание славянки", и поезда гремели под домом, и я задыхалась - то ли от нехватки кислорода, то ли от чувств. Вот не помню.
Я научилась его умению забывать.

Если ты не мазохист, то однажды перестаешь все это вспоминать, и с самыми дорогими воспоминаниями делается все то же, что и с другими. Они бледнеют и выцветают, некоторые теряются совсем, и ты смотришь в прошлое, будучи совершенно уверенным, что не любил ни тогда, ни тогда, ни тогда. Что все это было мелким эпизодом, который казался таким значимым лишь по юности лет.

...Я пишу стихи, чтобы не растерять, потому что я не мазохист, у меня есть мозги и чувство собственного достоинства. Но - чего я ужасно боюсь - вдруг я однажды стану старой и некрасивой, буду сидеть на веранде, смотреть на одуванчики, и у меня не будет другого счастья, кроме этих воспоминаний. И как их не растерять, кроме текста, кроме подобранных слов, моментальных снимков оглушительного счастья или горя, - я не знаю.

Есть, вы знаете, такие девочки, которые после расставания с молодым человеком все никак не могут успокоиться.
"Мне без тебя так плохо!". "Мама вчера скорую вызывала, ты знаешь. У меня больное сердце, а я не могу без тебя. Наверное, умру". "Тань, поговори с ним. Объясни, как мне без него плохо. Скажи, что вы все осуждаете то, что он так со мной поступил".
Причины?
Ведь это же, черт возьми, глупо. Ведь, черт возьми, очевидно, что чувство вины и жалости ни у кого не вызывало внезапного прилива любви.
Но ведь они это делают.
А все просто. Девочки уверены в том, что молодой человек - их собственность.
По факту им не нужны его чувства - им нужно, чтобы он был рядом ("Рядом, я сказала!") и желательно на коротком поводке.
Как правило, такая девочка мозгов не имеет. Ну, потому что нужно совсем не иметь мозгов, чтобы так действовать. Умная девочка пойдет другим путем. Гордости тоже надо, кстати, не иметь. Но то детали.
Девочка не осознает, что ей нужна не любовь, а подчинение. Вы не поверите, какие бывают маленькие и хрупкие девочки-зайчики, которым нужен большой мужик на поводке. И как они виртуозно управляются с этим поводком и этим мужиком. Ну или не очень виртуозно. Поводок, плеточка и пряничек.
Если он сбежал - то девочки не знают, что им делать с этим. Вот и остается привычные плеточка с пряничком. Можно сделать ему больно? А получай - скорая, манипулирование чувством вины - "ты виноват", "мне больно из-за тебя", мессидж - "почувствуй себя говном". Пряничек - "я люблю тебя и всегда буду любить, давай займемся сексом и прекратим этот неприятный инциндент, я же знаю, что ты не всерьез ушел".
И ведь самое интересное - иногда эти девочки своего добиваются. И нередко. Манипуляции подобного рода - отличное оружие.
(Я это знаю точно, потому что подобный модус операнди свойственен не только девочкам, а я отличный объект для манипулирования чувством вины и всегда на это ведусь).
Кстати, девочки нередко получают в итоге именно то, чего хотели. Не любовь. Тело. Подчинение.
Иногда.

Пишу из горящего танка любимого города Х., здесь дождь, мокро и мерзко - моя любимая погода.
Моя прекрасная юность (танцевать, словно на тебя никто не смотрит, любить, словно тебя никогда не предавали) смотрит изо всех щелей, из каждой дороги, со страниц книг, и совершенно невозможно осознавать, что я теперь другой человек из другой жизни.

Арчет тут недавно писал рецензию для моих стишочков, увидел столько нового, чего я не видела (вы приходите к Арчету, он и вам на вас глаза откроет), так вот, за час общения с любимым городом узнаешь о себе больше, чем за месяц рефлексии.

Тем временем я признаюсь всем харьковчанам в любви и ухожу пить сироп от кашля.

Детский страх: что ночью тебя похитят, ты вся умрешь, а наутро мир начнет жить, как жил - о тебе не вспомнят ни игрушки, ни родители...
поэтому переделываешь игрушки, рисуешь в альбоме кривые домики и солнца с крыльями, подписываешь корявыми буковками: "АНЯ", чтобы, если вдруг, кто-нибудь увидел - и вспомнил, что была такая, и от этого ты, может быть, вернешься.

Может быть, поэтому одни пишут на деревьях: "Тут был Коля", а другие лихорадочно стремятся к славе и власти.

...Дневники. Еще, конечно, дневники. Я - выросла, я большая, я ни черта не избавилась от этого страха - стопятьдесят блогов и аккаунтов в соцсетях, и все это - для того, чтобы поставить знак утверждения: я - есть!

Я до сих пор этого боюсь - просто исчезнуть в какую-то лунную ночь, сменить шкуру, сущность, химический состав. Такое уже бывало. И никто, никто после этого меня не вспомнит: этого я боюсь.

Я пишу - о друзьях, о коте, о любимом (вдруг что - его имя будет на страницах моего дневника), и когда я встречаю упоминание своего имени у кого-то еще - это счастье.
Потому что я до сих пор, с детства не могу понять, что кто-то может говорить обо мне, когда меня нет рядом, и помнить обо мне, когда меня нет.
Если кто-то пишет обо мне, он утверждает меня, он, может быть, вспомнит меня, когда я сменю химический состав - совсем. А если нет - сотрет.

А если не пишет - ему не нужно будет вспоминать меня, это правильно, чего ж своей тенью информационное поле засорять.

А еще, конечно, страшно читать старые дневники - как свои, так и чужие. И дело даже не в том, что там мечутся призраки других. Но когда читаешь - и понимаешь, что из строк встает тень человека, которого ты никогда не любил и даже не знал, то становится очень страшно, что он вернется выгонит этого, который есть сейчас. Ведь ничего плохого, но это же другой, совсем другой.

Я люблю тебя настолько, что мне впервые в жизни страшно умереть. Так ведь бывает только в детстве - чтобы подарки, за которые ничего не нужно платить, да? Все, чего стоит бояться - это смерть. Остальное исправимо.

Я люблю тебя. С тобой хочется жить. В жизни, оказывается, есть столько прекрасного, кроме любви. Без тебя я этого не видела. Без тебя это не имело значения.

Я люблю тебя. Мне не страшно быть смешной.

Мировая справедливость иногда бывает наивная, как... да, как пратчеттовский Смерть, и счастья для всех даром, конечно, не отсыпет - но иногда пройдет мимо и подарит настоящего щенка вместо запланированного яблока и деревянной игрушки.

У нас с тобой будет жизнь, целая большая жизнь на двоих, и два сумасшедших кота, и ночные такси, которые летят через искрящийся мост. Будут вечера на облезлой кухне, будут танцы посреди улицы - а еще, конечно, будет много всего, что не имеет, казалось бы, к нашей любви никакого отношения, но это только на первый взгляд.

Потому что так много прекрасного на земле, когда изнутри подсвечивает любовь.

Черные Единороги похожи на слишком крепкий кофе без сахара: он клеве, я люблю его, но не могу пить.

***
Жизнь - это миф, миф - это жизнь. Я не умею мыслить по-другому.

***

ХОККУ ОТ LIVE1000

alonso_kexano и через дыру еще не встреченного . этот чуть дальше .

Составить хокку!

Как-то так.

Бывает, когда человек с утра выходит на балкон, делает зарядку, и солнце светит в глаза, и на плите подгорает кофе, и все это такое веселое, торопливое, полное энергии, и человек думает - елы-палы, так это же я. И неважно, сколько ему лет, семнадцать или сорок. Это - он, с рождения.
Или когда бежит, в ушах - стук сердца и стук сапог, липкий пот течет по крыльям носа, мешая смотреть, а слышать топот сзади мешает собственное хриплое дыхание. В этот момент иногда, посреди раз-два, раз-два, падают совершенно отстраненные мысли, и вот одна из них падает - это я. Внутри я всегда так.

...Вечер, не ночь, но вот совсем-совсем на грани. Балкон шестого этажа, я стою и смотрю - огни, текущие машины, многоэтажки, фонари, светофоры. Движение, ветер и совершенная осень. Эти постоянно движущиеся огни и этот холод для меня всегда - пронзительная пустошь, похожая на шотландские песни, и одиночество. Очень живое и теплое одиночество, и от этого еще более острое.
Это - я.
( Read more... )

А когда по стенке сползаешь, воя,
утыкаясь в коленки мордой,
на тебя из прошлого смотрят двое:
живой и мертвый.

В этом прошлом живы ночь на вокзале,
бутерброды с колбасой и стихами,
все слова, что сказали и не сказали,
все, на что не хватило дыханья.

И один ответ на сто тысяч бед:
здравствуй, прошлое, мне нечего дать тебе,
здравствуй, смерть, мне нечего дать тебе...

Вчера ночью, в полубредовом бессонном состоянии я вдруг поняла, что на самом деле мир этот очень простой. Все мы снимся Лене Яблинской. Лена из Горловки, она учится на четвертом курсе химфака, в одной группе со мной. У Лены аккуратно убранные волосы и серо-голубые глаза. Она не то чтобы красивая, она правильная и уютная. Она удивительно настоящая.
Ее даже не обязательно брать за руку, чтобы понять, что она действительно существует. У нее негромкий голос, знаете, такой журчащий, успокаивающий. Она худенькая, но какая-то крепкая, твердо стоящая на ногах. Она знает, что она делает в каждый момент.
Лена умеет пошутить - редко и камерно, в разговоре, не в большой компании. Она пошутит и тут же смущенно засмеется. Она хорошая девочка, Лена, очень хорошая, словно из советского фильма. Наверное, она могла бы дружить с Катей, знаете, слезам которой не верит Москва, или даже с какой-нибудь героиней Любови Орловой.
Мы пройдем. Мы отсмеемся, дотанцуем, допоем, допьем - и пройдем. Закончимся. О нас напишут книжку, не Хэмингуэй, а жаль, - но он уже умер. О нас скажут - они жили в эпоху перемен.
Лена останется. Она бессмертна. Человек бессмертен.
Она не зависит от эпох.