alonso_kexano

***
гляди, плывет беспамятный прохожий, глазами внутрь, ему давно не спится; он догоняет и догнать не может, и вскоре понимает, что не надо; перебирает имена и лица, и каждого из них несет в руке, и каждого – в котомке, в рюкзаке, во рту, в окаменевшем кулаке – как краденое семечко из Сада.

не жги огня, живой листвы не трогай, ты можешь оглянуться - и остаться, не слушая того, кто говорит: идем со мной, я покажу дорогу; кто говорит: любовь растет из братства, из тайной смерти, из открытой раны; идем скорей - она уже внутри. я покажу дорогу, что темней ночного застывающего леса, незрячего колодезного глаза, воды в оправе ивовых корней; темнее двери в заповедный сад, темнее сердца, спящего до срока; идем со мной, я покажу дорогу, уже рассвет, и повернуть назад - немыслимо.
как плакать о живом.
как спрашивать – о чем узнать не вправе.
как выйти прочь, закрыв лицо от яви
беды неисцелимым торжеством.
http://users.livejournal.com/_raido/262036.html#cutid1

***
посмотри на нас - вот и выросли мы большими
свысока не видно ни зернышка красоты.
кто все эти люди, незнакомые и чужие,
почему-то без спросу мне говорящие: “ты”?
ты же видишь, видишь, мелькает кругом белёсо,
и гроза стрекочет, просится ветром в дом,
разжигая топку небесного паровоза,
что с землей столкнется огненным валуном.

хоть узлом свой разум вяжи,
ночью падай телом в чужие руки -
поутру тебя встретит жизнь,
подыхающая от скуки.

как ни чисти душу - сыплются груды сора,
столько пакости лезет и лезет в глаза и уши.
так хотелось сеять и жать, а живешь здесь - вором,
что крадет своё же и у себя, послушай,
как сберечь осанку, и помнить все то, что держит
в зимах мутных, злых, в обреченных и лживых вёснах?
а закрыть глаза - озёра и сосны, сосны,
вот такие же, - в небо упёртые, - как мой стержень.

вот у порога встал, на меня похожий.
мальчика Сашу взял, а затем - Сережу,
тает, тает в сумерках взгляд туманный.
девочку взял Марину, а позже - Анну.

посмотри на нас, вот и выросли мы большими
жмем на газ, и будто нету пути иного.
тормози, тормози, тормози - завизжали шины
за секунду и в сантиметре до лобового.
я действительно верю в то, что не зря нас держат
в зимах мутных, злых, в обреченных и лживых вёснах.
я построю дом у озера, там, где сосны
вот такие же, - в небо упёртые, - как мой стержень.
по стене рукой пошарит и включит свет
моё сердце большого ребенка полутора лет.

пропасть нас делит? шаг?
но какими измерить мерками...
мой антрацитовый враг,
кто кого разобьёт тростью в зеркале?
http://kirgetova.livejournal.com/89058.html

***
...Мы нет, не увидимся; не потому, что не захотим или не сможем, а потому же, почему мы не купили себе грузовик киндер-сюрпризов, когда выросли, хотя в детстве себе клятвенно обещали: это глупо, этого не нужно больше, другой уровень воприятия, сознания, понимания целесообразности. Прошлого не будет больше, и будущего не будет, они устареют, выйдут из обращения, как ветхие купюры, на которые давно ничего не купишь; потому что измерений станет больше, и оптика понадобится другая, и весь аппарат восприятия человека покажется старыми "Жигулями" по сравнению с суперсовременным аэробусом. И все вот эти любови и смерти, разлуки и прощания, стихи и фильмы, обиды и измены - это все будет большой железной коробкой из-под печенья, в которой лежит стопка вкладышей из жевательной резинки Love Is, которые ты в детстве собирал с таким фанатическим упорством, так страшно рыдал, когда какой-нибудь рвался или выкрадывался подлым ребенком маминых друзей; и ты после смерти не испытаешь ничего по отношению к этому, кроме умиления и печали: знать бы тебе тогда, какие это мелочи все, не было бы ни единого повода так переживать. Там все будет едино, и не будет никакой разницы, кто мама, кто я, кто мёртвый Котя, кто однокурсница, разбившаяся на машине восемь лет назад; личности не будет, и личной памяти не станет, и ее совсем не будет жаль: все повторяется, все похоже, нет ничего такого уж сверхуникального в твоём опыте, за что можно было бы так трястись: эй, все любили, все страдали, все хоронили, все корчились от отчаяния; просто тебе повезло, и ты мог передать это так, что многие себя узнавали; ты крошечное прозрачное стрекозье крылышко, обрезок Божьего ногтя, пылинка в луче, волосок поверх кадра, таких тебя триллионы, и все это - Бог; поэтому мы не увидимся, нет. Мы - как бы это? - срастёмся. Мы станем большим поездом света, который соберёт всех и поедет на сумасшедшей скорости, прокладывая себе путь сквозь тьму и отчаяние; почему ты бываешь так упоительно счастлив, когда кругом друзья, и музыка, и все рядом, и все такие красивые, и все смеются? Почему это будто Кто-то вас в этот момент фотографирует, снимает кадр, совершенно отдельный от течения жизни, восхитительный, пиковый, вневременной? Вот такое примерно чувство, только ты не можешь сказать, кто ты точно на этой фотографии. Это не очень важно, на самом деле. Просто - кто-то из них. Кто-то из нас. Кто-то.
http://vero4ka.livejournal.com/681741.html

и еще - старая-любимая песня. чем-то в Ночной Дозор ложится.
***
Надежда, надежда, тебя мы не знали,
И знать уже не хотим.
Мы наизусть вызубрили предсказанья,
Мы знаем, что не победим.

Не бойся, не бойся, разгоним-ка скуку
И кровь Ермунганда прольем!
Когда Хеймдалль протрубит в свою дудку
И мы, без сомненья, умрем.

Тревога, тревога, терзание рока
Морозит ладонь и кадык.
Мы власти презрели, мы жили оброком
С беспечных и слишком крутых.

Не бойся, не бойся, мы прожили лето
И в зиму уже не пойдем.
Когда мы с ножами выйдем на арбалеты
И все, без сомненья, умрем.

В чем истиность веры - в терзаньи иль в боли,
Иль в сытости толстой мошны?
Еще не остыли костры Альбигойи,
А Париж опять нашивает кресты.

Не бойся, не бойся, нет выше награды,
Мы в Рай с тобой попадем.
Когда мы со шпагами выйдем на алебарды
И все, без сомненья, умрем.

В прокуренном и в пропитом подполье
Рвем струны с пеной у рта.
Глотнем рок-н-ролла и лезем на волю,
А там нас пасет гопота.

Не бойся, не бойся, мы жили как пели,
И лучшую песню споем!
Когда мы с гитарой пойдем на кастеты
И все, без соменья, умрем.

Когда Хеймдалль протрубит в свою дудку,
Когда мы с ножами выйдем на арбалеты,
Когда мы со шпагой пойдем на мушкеты,
Когда мы с гитарой пойдем на кастеты,
когда под звездой Давида мы пойдем на скинхэдов,
А с именем Олмера - на толкинистов,
А с именем Элберет - на перумистов,
а с именем Суслика - на слявянистов,
И все, без сомненья, умрем!